Мое путешествие на Землю кумыков

(Аксай глазами финского тюрколога)

Густав Йон Рамстедт (22 октября 1873, Экенес — 25 ноября 1950, Хельсинки) — гениальный финский лингвист и дипломат, по происхождению швед, основатель научной алтаистики, специалист по исторической лингвистике уральских, алтайских, корейского и японского языков.

Изучал финно-угорские языки в Хельсинкском университете под руководством Э. Н. Сетяля. Позднее увлёкся алтайскими языками и отправился в экспедицию в Монголию для их изучения. Позднее стал экстраординарным профессором алтайских языков в том же университете.

После провозглашения независимости Финляндии он стал первым посланником Финляндии в Японии в ранге "поверенного в делах" с 1920 по 1929, и в течение данного срока неоднократно читал лекции в Токийском университете.

От изучения ногайцев я перешел к исследованию языка кумыков. Обе эти татарские группы тесно связаны лингвистически, но кумыки — земледельцы и живут постоянно оседлыми в деревнях. Вообще, они достигли больших успехов. Поселения кумыков находятся более южнее, в пределах области Кавказского Военного Округа.

После моего прибытия в город Хасавюрт (в тексте, вероятно по ошибке, — Темир-Хан-Шура. — К. А.) — административный центр округа, где жили кумыки, я, естественно, направился прежде всего в окружную администрацию. Так как территория находится под руководством военной администрации и имеет начальников (комендантов) различного ранга, которые вообще очень чутки к своему положению, и у Вас должны быть свои бумаги, полученные от этих джентльменов, если Вы хотите путешествовать свободно и без препятствий. Как утверждал комендант Хасавюрта, это было невозможно — проехать к кумыкам, потому что воры и грабители досаждали всем на окрестных дорогах повсюду. На Кавказе недавно было произведено общее разоружение. Все винтовки и стрелковое оружие были собраны у людей. Но так как только мирные люди сдали свое оружие, тогда как отдельные лица с сомнительной репутацией скрыли их для всех возможных случаев, положение ухудшилось, и во многих местах сёла были разграблены разбойниками. К северу от Хасавюрта, в сторону территории кумыков и вдоль северных склонов Кавказа на постах были расставлены казаки и были построены сторожевые башни в опасных местах с интервалом приблизительно в один километр.

Когда я посетил коменданта во второй раз, он был мнения, что я смогу путешествовать только в сопровождении эскорта казаков и что я должен буду заплатить им некоторую компенсацию. Я мог определить день и час отъезда самостоятельно, но, по крайней мере, за один день до этого я должен был заранее уведомить его в запечатанном письме о времени отправки и добавить необходимые деньги.

Я бродил по рынку Хасавюрта и наблюдал за рыночной жизнью. Я спросил армянина, с которым мне случайно довелось побеседовать, о кумыках. "Конечно, здесь есть кумыки даже сейчас, — сказал он, — прямо там". И указал на человека с телегой, продающего вещи: "Он наверняка кумык". Когда я заговорил с указанным мне человеком, тот сообщил, что он прибыл из села Аксай[1], одного из главных мест кумыков. Как только продаст свой товар, он намеревался уехать и обещал взять меня с собой. Когда мы договорились о цене, вопрос был решён.

Я уехал в компании этого неизвестного кумыка со всем своим багажом, отданным ему на хранение. Никто не пришел из казацкого эскорта коменданта. Мы проезжали по главной дороге, вдоль которой были видны высокие сторожевые башни. Мой спутник, мой возчик, проклинал всю дорогу казаков, которые, как утверждал, были худшими грабителями. По большей части мы ехали через заросли и по трудным проселочным дорогам, проезжая ручьи и поля[2]. Время от времени кто-то прерывал нашу поездку и спрашивал с любопытством, кто я и что содержит мой багаж. Мой спутник отвечал, что это выяснится, как только мы достигнем нашего места назначения. Поздно вечером мы добрались до Аксая, где все ворота были уже закрыты бревнами. Мы остановились перед воротами около большою магазина, и после того, как мы обменялись парой фраз, нам позволили войти во внутренний двор.

Передо мной появился мужчина крепкого телосложения по фамилии Бектемиров, торговец и хозяин гостиницы. Когда я попросил комнату, он сначала утверждал, что не имеется ничего подходящего, но, наконец, нашлось что-то в заднем внутреннем дворе, позади и между навесами для хранения небольшая комната с крошечным окном, выходящим на темный переулок. Я согласился ее снять. Цена составляла один рубль 50 копеек в сутки. Когда я заметил, что за эту цену можно было бы получить комнату получше даже в Санкт-Петербурге, Бектемиров резко ответил: "Ну тогда езжайте в Санкт-Петербург!". Ко мне кое-как занесли мой багаж, и в то же самое время я спросил об отделении полиции или местном коменданте. Бектемиров дал мне проводника, и мы пошли с ним в комендатуру.

Комендант сидел в своей конторе со стаканом чая перед собой, вертя в руках свои бумаги. Он поинтересовался, какое дело привело меня в Аксай. "Я собираю саги и песни", — ответил я. "Могу я поинтересоваться, какие саги вы имеете в виду?" — спросил он настороженно. Однако мои удостоверения и предписания от Академии наук в Санкт-Петербурге, санкт-петербургского Имперского Комитета по Изучению Азиатских Языков и других высоких учреждений оказали на него несколько успокаивающее воздействие. Мне удалось представить вопрос таким образом, что сельский комендант, лейтенант, даже признал, что обязан помочь мне. "Но скажите мне теперь, — сказал он, — почему вы — жители Финляндии — не хотите подчиняться Императору? Это те самые финские саги, которые Вы хотите распространить здесь?" Эти слова, сказанные в темноте ночи слегка пьяным комендантом, мне были не приятны, но я был счастлив получить свой паспорт с печатью, после чего я ушёл.

Когда я возвратился в свою ночлежку, Бектемиров стоял у входа в ворота и сразу спросил: "Ну как, комендант установил цену за комнату?" Я уверил его, что это не тот вопрос, и добавил, что комендант — бессовестный человек, который оскорбил и упрекнул меня, потому что я финн. "Так Вы — финн. Вы не приезжаете из Санкт-Петербурга. Я кумык всем сердцем, сторонник свободы и справедливости, и так как Вы — финн, то мы, естественно, — друзья. Вы можете взять комнату за 50 копеек, и если Вы желаете, я могу показать, Вам комнату намного лучше завтра". Таким образом Бектемиров и я стали друзьями.

Однако я никуда не переехал из своей маленькой кельи, хотя мне предложили комнату на втором этаже магазина. Семьи Бектемирова жили в основном здании. У него было две или, возможно, три семьи, которые имеют только богатые мусульмане. Бектемирова часто посещали такие же крепкие и авторитетные товарищи, как и он сам. Судя по всему, кумыки в Аксае имели свою собственную бдительную группу против грабежей и разбоев. Тот факт, что я был финном, был большой рекомендацией для меня перед кумыками. Один кумыкский поэт[3] предложил мне большое количество своих собственных стихов, среди которых были политические стихи и сатирические памфлеты. Даже притом, что этот вопрос особенно не интересовал меня, я должен был проявить некую симпатию к этому. Бектемиров много говорил о несправедливости, которой подвергались кумыки; например, о конфискации земли без компенсации в целях передачи её во владение русским и немецким поселенцам. В минуты досуга он иногда имел обыкновение приходить в мою комнату, чтобы представить мне некоторых из своих друзей, и он представил мне одного из своих близких родственников в качестве прислуги и переводчика. Они часто обслуживали меня, подавая мне в комнату лучшую еду от гостеприимной семьи хозяина.

Однажды вечером, когда в моей комнате уже начало темнеть, Бектемиров снова зашёл ко мне, на сей раз с богатырского вида и хорошо вооруженным величавым кумыком вслед за ним. Незнакомец сразу же кинулся мне на шею. Затем он обернулся и, по очереди рассмотрев меня, а затем и Бектемирова с широко раскрытыми глазами, сказал: "Ну! Это же совсем другой человек!" Оказалось, что он во время своей поездки в ногайские края за покупкой крупного рогатого скота столкнулся со студентом из Санкт-Петербурга, об исследовательских путешествиях которого я ранее упоминал, и в истинно кавказской манере они стали с ним хорошими друзьями. Студент, которого звали Бравин[4], получил от него отделанный серебром пояс и великолепный кинжал, а Бравин дал ему взамен часы, кошелек монет и книгу. Когда он услышал о моем прибытии от Бектемирова, он сразу же поспешил разыскать своего предполагаемого друга.

Между тем мы присели и продолжили нашу беседу. Мой хозяин повелел слуге принести чай и чего-нибудь поесть в мою комнату, я сел спиной к стене с окном с кумыками по каждую сторону. В ходе нашей беседы мой новый знакомец-кумык представил себя более обстоятельно. Его звали Азау Бекетов, он был скупщиком крупного рогатого скота, который со своим поголовьем и пастухами совершал регулярные переходы по северным склонам Кавказских гор. Крупный рогатый скот гнали живьём в город Ростов, и у него было более тридцати человек на службе в качестве скотоводов, все, разумеется, хорошо вооруженные. Он великодушно пообещал как со своей стороны, так и у других собрать для меня произведения кумыкской словесности.

Затем произошел непредвиденный поворот событий.

Дверь, дёрнув, раскрыли, и в проходе появился вооруженный человек, сопровождаемый шестью казаками с винтовками, направленными на нас, сидевших за моим столом. Незнакомец был сельским старостой со своей охраной[5]. Они прибыли по приказу коменданта арестовать Азау Бекетова. В то время как казаки наводили свои винтовки на нас, Бектемиров дёрнул меня за рукав и сказал: "Это не имеет никакого отношения к Вам", — и оттолкнул меня в сторону. Он крикнул на сельского старосту, несколько смущенный, что коменданту сообщили, что два еврейских торговца были найдены убитыми на горном перевале, где Азау Бекетов был со своими пастухами. Он сам, либо его лихие парни — были, согласно информации, виновны в убийстве. Бектемиров пришёл в ярость и вспылил: "Даже хотя Вы и вероотступник среди кумыков, Вы должны знать, что Азау Бекетов не делал этого!" А Азау Бекетов плюнул и сказал: "Меня, правоверного мусульманина и кумыка, подозревают в убийстве двух несчастных евреев ради денег? Вам не стыдно перед самим собой?" Азау Бекетов швырнул свой пояс с револьвером и кинжалом на мой стол и, сохраняя спокойствие, сказал: "Ну, тогда уведите меня, собака". Казаки взяли его и увели прочь. Так я вновь обрёл спокойствие в своей крошечной комнате и время, чтобы успокоиться самому.

Следующим утром масса людей собралась снаружи у магазина Бектемирова, и было практически невозможно войти в магазин или подойти к прилавку, где я хотел сделать несколько небольших покупок. Позже Бектемиров зашёл в мою комнату и сообщил мне, что той ночью он отправил отряд, который изучил место преступления более внимательно, нашёл следы и, в конце концов, задержал двух осетин, которых уже вели в Аксай под усиленным конвоем. "Азау Бекетов непременно будет освобождён, не сомневайтесь в этом", — сказал Бектемиров.

Каждый мужчина у кумыков находится в полной боевой готовности, имея впереди кинжал на поясе и револьвер или пистолет сзади, на боку казацкая сабля и к этому обычно ружьё Бердана на спине. В общем, поведение, манера держать себя величественны, и любой сразу же может заметить в речи, по манере говорить, как эти люди чрезвычайно горды и чувствительны к своей чести. Торговцы и простые жители Аксая являются, конечно, более мирными, но даже у них есть свои кинжалы и револьверы, которые они держат в руке во время беседы.

Все здесь находятся постоянно в тревоге по какой-то причине, и состояние мира немного неопределённое, изменчивое.

Несколько дней спустя мой хозяин сообщил мне, что Азау Бекетов был снова свободен как птица. Сельский староста и комендант были очень поражены шумом, который вызвал арест Азау Бекетова среди жителей Аксая. Сельские самоуправцы захватили двух осетин, которые, как они утверждали, были убийцами. По этой причине Азау Бекетов был обменен на двух осетин. На мой вопрос, действительно ли выданные осетины убили обоих евреев, Бектемиров ответил: "Ну, это то, что мы, по крайней мере, утверждаем, и это уже дело осетин — позаботиться о самих себе. Мы теперь только должны быть особенно осторожны по отношению ко всем осетинам. Сельский отряд усилен, и у нас есть надежные люди в качестве караульных в различных местах на всём пути к Хасавюрту".

И Бектемиров, влиятельный торговец, который был, возможно, одним из самых известных лидеров среди кумыков в районе Аксая, и некоторые из кумыков, которых он представил мне, часто хотели обсуждать политические вопросы. Как у коменданта, у них было странное представление, что финны, естественно, поддерживали те же самые взгляды относительно российского управления государством, и что финны так или иначе были даже связаны с ними.

Я понимал, что мое пребывание в Аксае при этих напряженных обстоятельствах не было достаточно благоприятным для спокойного занятия научными исследованиями, причину которого я упоминал, что в данной запутанной ситуации я, возможно, должен уехать с Кавказа.

Комендант иногда посещал меня в моей комнате, после чего он сожалел о небольшом размере комнаты и её расположении в заднем внутреннем дворе. Эти визиты совершенно не нравились моему хозяину. Наиболее нежелательным для него из всех был кумык, который служил сельским старостой и перемещался по улицам только в сопровождении казаков.

То обстоятельство, что я был "доктором", но все еще не врачом, выставляло меня в глазах кумыков в довольно необычном свете относительно жителей Аксая. Возможно, было так много пациентов, сколько могло быть, но как доктор философии я раз и навсегда должен был отказаться от любых действий по исцелению людей. С другой стороны, я с удовольствием соглашался фотографировать людей, даже при том, что я не требовал платы. Некоторые из тех, которых я фотографировал, требовали от меня снимки, а некоторые отказывались сниматься, как только узнавали, что снимки они не получат.

В одном из его домов у Бектемирова была молодая красивая дочь, действительно выдающаяся красавица, которая, к сожалению, страдала от туберкулеза. Бектемиров вынудил меня войти в ее комнату в женской части дома, где на диване среди турецких подушек лежала больная девочка. Ее отец хотел перед тем, как она умрёт, получить её снимок как воспоминание для себя и ее матери. Через это я получил доступ к самым святым местам в доме богатого мусульманина. Кроме того, меня часто приглашали в жилище хозяина на обед или ужин.

Когда я говорил о своем намерении уехать, даже мой хозяин сознавал, что это будет самым мудрым делом, так, чтобы я не оказался впутан в аресты и подобные зрелища снова. Кроме того, дело осетин пока еще не было распутано. Мой хозяин говорил обо мне в различных местах и гордился своим гостем в некоторой степени. Кроме всего прочего, он представил меня одному из кумыкских поэтов, который ранее был лектором турецкого языка в университете Санкт-Петербурга[6]. Однажды последний пришёл со стихотворением-посвящением для меня, когда он услышал, что у меня есть сын Эрдем. Он также сочинил песню обо мне, но так как он не был удовлетворен этим, обещал прислать её мне позже. Бектемиров также обещал собрать произведения кумыкской литературы, которые были изданы в гектографической форме, или были продублированы в какой-либо другой форме.

Мои отъезд из Аксая пришелся на сумерки. Один из сыновей Бектемирова вёз меня, и несколько вооруженных людей сопровождали нас в качестве охраны. Тут и там вдоль дороги была таинственная передача сигналов, парни выскакивали из кустарников, передавали краткие сообщения и снова исчезали в темноте. Я действительно не знал, по каким дорогам мы проезжали, но в любом случае мы, к счастью, добрались до станции в Хасавюрт вовремя до отъезда направляющегося на север поезда. Мне пришло в голову, что мой "полет" был очень хорошо организован, будучи защищенным отеческой заботой моего хозяина. Таким образом я прощался с Аксаем и Хасавюртом, с их разного рода комендантами и линчевателями. Когда я рассказывал в поезде, что я приехал из Аксая, человек с Кавказа был поражен, что я не был ограблен и избит до полусмерти. "Фактически в той области все сёла населены грабителями, которые почти всегда находятся в открытой войне друг с другом или с российскими властями", — сказал он.

Кумыкские тексты, которые Бектемиров и его друзья обещали прислать, я о них больше ничего не слышал[7].

Примечания редактора.

[1] В набросках: "Это третье место, которое я знаю с таким же названием. Один Аксай находится в калмыцких краях, другой рядом с Ростовом. Название "Аксай" предположительно татарского происхождения: aq "белый", sai "мелководный", Аксай — это также название местной реки. Этот Аксай — вполне большое и оживлённое село, наподобие города. Он включает в себя примерно 2000 дворов. Население кумыкского происхождения, есть также горские евреи и чеченцы. Среди кумыков есть также много персидских семей, называемых гажар (кажар). Кумыки составляют подавляющее большинство населения и это место считается одной из трёх кумыкских твердынь".

[2] В набросках: "Дорога была настолько пыльной и ужасной, что я никогда в своей жизни не видел ничего подобного. 55 миль от Моздока до Прохладной тоже были пыльными, но эти 18 миль требовали больше времени и усилий лошадей".

[3] О ком идет речь, установить не удалось.

[4] Бравин посетил кумыков несколько ранее Рамстедта и собрал материал по кумыкскому фольклору.

[5] В набросках: "Во время первого моего вечера здесь я был удивлён, когда сельский староста пришёл ко мне и, войдя в комнату, вынул патроны из своего ружья (с ним было два охранника). Уходя, он снова зарядил ружьё. У меня были некоторые трудности с сохранением спокойствия, но вскоре я заметил, что после наступления темноты ружьё было необходимо и то, что он его разрядил, как потом мне объяснили, это было любезностию по отношению ко мне".

[6] Речь идет о кумыкском поэте и учёном Магомед-Эффенди Османове (1840-1904) из Аксая. В университете Санкт-Петербурга он работал преподавателем мусульманского законоведения и тюрко-татарского языка с 1866 г. и лектором с 1869 года, оставил о себе память как о выдающейся личности.

[7] Ср. утверждение в заметках: "Я также приобрел литографическое собрание кумыкского фольклора. Кроме того, по приезду домой я получил записную книжку, содержащую современные кумыкские песни". В первом случае, очевидно, речь идет о сборнике поэтических произведений кумыкских авторов, изданном Абусупияном Акаевым в 1903 г. в Симферополе под названием "Маджму\' ал-aш \'ар ал- \'аджамийа".

ОТ РЕДАКТОРА. В начале 20-го века молодой финский ученый Густав Йон Рамстедт, как он сам пишет, защитивший работу на степень доктора философии и получивший стипендию Розенберга, предпринимает ряд путешествии на Восток с целью изучения тюрко-монгольских народов. Так он оказывается в том числе в Поволжье и на Северном Кавказе у ногайцев, калмыков и кумыков. Пожив среди ачикулакских ногайцев в октябре, он продолжил путешествие в сторону северовосточного угла Северного Кавказа — Хасавюртовский округ Терской области, где оставался в селе Аксай с 24-го ноября по 17-е декабря 1904 года.

Свое пребывание среди кумыков Рамстедт описал в путевых заметках и кратком докладе, прочитанном на заседании Финно-угорского общества в Хельсинки. Рамстедт делает запись о своем пребывании среди кумыков в путевых заметках (набросках), датированных 4 и 9 декабря 1904 года. Эти заметки, написанные на шведском, находятся в архивах Финно-угорского общества вместе с очень кратким отчетом о его научной деятельности в Аксае. Подробности пребывания Рамстедта в Аксае содержатся в его путевых заметках, названных "Seitseman retkea itaan" [Хельсинки. 1944 (2-е доп. 1951); переведено на английский Джоном Р. Крюгером: Семь путешествий на Восток 1898-1912. (Публикации Монгольского общества, редкий документ № 9) Блумингтон. 1978, стр. 118-1 26. Существуют также шведские (1961) и корейские (1983) издания этого.] Доклад представляет собой детальную версию набросков, но, надо сказать, что некоторые очень важные и любопытные сведения содержатся только в последнем, например, о населении Аксая, о дружелюбии кумыков, о встречах с представителями кумыков (например, с М.-Э. Османовым, с еще одним неназванным поэтом), значении и роли кумыкского языка, о широком использовании его как Lingua Franca Северного Кавказа, несмотря на то, что кумыков там, как он сам подчеркивает, проживает меньше по сравнению с представителями других народностей в регионе. С другой стороны, в набросках запечатлены национальные чаяния кумыков, их протесты против несправедливостей, которым они подвергаются властями, обеспокоенность российских властей подозрительным проникновением к ним в регион финских политических идей.

Отметим, что Г. Рамстедтом за время его пребывания среди кумыков был собран обширный фольклорный и языковой материал, который представляет большую научную и практическую ценность. Большая часть этих текстов ученым была подготовлена для того, чтобы издать, используя слегка измененную систему транскрипции по сравнению с тем, что он использует в своем полевом дневнике. Кумыкский материал Рамстедта, хотя не является первым кумыкским собранием такого рода, тем не менее входит в группу самого раннего кумыкского материала, зафиксированого в письменной форме. Однако с большим сожалением приходится отмечать, что кумыкские материалы Рамстедта пролежали без движения и внимания в архиве Финно-угорского общества (Хельсинки) почти 90 лет. И только в конце 80-х годов прошлого века ими заинтересовалась и в научный оборот ввела известная турецкая исследовательница, профессор одного из Стамбульских университетов, доктор филологических наук Эмина Гюрсой-Наскали (Emine Gursoy-Naskali), издавшая их в оригинале в латинской транскрипции и в переводе на английский язык в Хельсинки в сборнике "Cumucica&Nogaica". А сам бесценный сборник был подарен автору этих строк в дни первого Всемирного съезда тюркских народов в 1993 г. в Анталье с автографом. В этот научный сборник вошли более десятка кумыкских сказок, многочисленные загадки, поговорки, записанные у Бектемирова, Абдулвагаба (Дыдымова?), йыры и сарыны. В архиве Рамстедта оказались и некоторые общеизвестные произведения Й. Казака и М.-Э. Османова.

К сожалению, кумыкские материалы Рамстедта до сих пор не известны нашим читателям, ибо еще не опубликованы в переводе на современную кумыкскую орфографию. Хочется надеяться, что эта наша публикация послужит возрастанию интереса и внимания к ним со стороны наших ученых и широкого круга читателей.

К. А.

Опубликовано: газета "Ёлдаш/Времена" 22.08.2008