+6rombik2 (Рамзан) 10 февраля 2010 в 22:56

АЛЬХАМДУ ЛИЛЛАХ!

+5gga.05@bk.ru (Снайпер) 30 марта 2010 в 12:05

Имам Шамиль сын Денга-Мух1аммада - самый известный Дагестанец

+8Gatchina (Абдулзагир) 5 июня 2010 в 15:12

Имаму Шамилю в 1854 году Турция присвоила звание генералиссимуса .

+8dr.6amil (шамиль) 12 июня 2010 в 20:29

благодаря именно таким горцам, Дагестан на колени никто не поставил.

+2sasho (rasheed) 3 октября 2010 в 01:09

imam shamel is agreat man

0t1ardsh (rotor) 3 ноября 2010 в 21:37

:)xD

–11t1ardsh (rotor) 5 ноября 2010 в 18:29

шама кидальшик

0Dima9000 (Дмитрий) 2 января 2011 в 18:32

Ничего, кроме неприятностей быть повешенным или сосланным в морозную
Сибирь, слухи о которой дошли и до Кавказа, Шамиль не ожидал для себя.
Каково же было его удивление, когда по дороге в Петербург сообщили, что в
городе Чугуеве, под Харьковом, Шамиля желает видеть сам русский император.
Любопытно: Александр II распорядился, чтобы пленники были при оружии как
его лучшие гости. Столь неожиданное доверие вызвало удивление, а затем и
радость у Шамиля и его сына Кази-Магомеда. 15 сентября на царском смотре
Александр II подошел к Шамилю и негромко оказал: "Я очень рад, что ты
наконец в России, жалею, что это не случилось ранее. Ты раскаиваться не
будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями". При этом император обнял и
поцеловал имама. Эта минута, судя по последующим высказываниям Шамиля,
надолго запала в его память. По сути дела, только с этого момента имам
понял, что отныне он в безопасности, а Россия не так страшна, как ее
представляли на Кавказе. "Как военнопленный я не имел права ожидать повсюду
такого ласкового приема. И меня поразил тот прием, который оказал мне
государь император". Между тем бывшие соратники Шамиля не поняли
великодушия русского императора, который, по их понятиям, должен был
казнить плененного врага.
Пребывание в России стало для Шамиля в какой-то мере еще и
"просветительской акцией". Будучи проездом в Курске, он поделился с
губернатором Бибиковым: "Проезжая через Ставрополь, я был поражен красотою
города и убранством домов. Мне казалось невозможным видеть что-нибудь
лучше, но, приехав в Харьков и Курск, я совершенно переменил свое мнение и,
судя по устройству этих городов, могу себе представить, что ждет меня в
Москве и Петербурге". Действительно, оказавшись в петербургском
Исаакиевском соборе, Шамиль поразился огромному куполу. И когда он поднял
голову, чтобы повнимательнее его рассмотреть, с головы имама упала чалма,
что страшно его сконфузило.
Пока Шамиль не мог надивиться на Петербург, Александр II издал высочайший
указ "о назначении имаму места жительства в городе Калуге". Вслед за этим
калужскому губернатору Арцимовичу полетело предписание подыскать имаму и
его семье подходящий дом. Долгие поиски апартаментов, в которых с комфортом
разместились бы 22 человека обширного семейства Шамиля с прислугой, привели
губернских чиновников к местному помещику Сухотину. Ему предложили продать
один из его домов для "государственных нужд". Продать дом Сухотин не
согласился, а вот сдать внаем за 900 рублей в год - пожалуйста.
Тем временем, пока сухотинский дом приводили в порядок в соответствии со
вкусами кавказского гостя, в Калугу 10 октября 1859 года прибыл в трех
экипажах и в сопровождении конных отрядов сам Шамиль с сыном Кази-
Магомедом. Остановились они в лучшей калужской гостинице француза Кулона.
Однако ненадолго. Вскоре в отремонтированный дом Сухотина привезли нового
хозяина.
Дом, на удивление Шамилю, оказался просторным: три этажа, тринадцать
комнат, сад во дворе. Из шести комнат верхнего этажа две - налево от
витиеватой чугунной лестницы - Шамиль отдаст позже младшей и любимой жене
Шуаннат (дочь армянского купца Улуханова), в третьей же поселился сам. Эта
комната была ему и кабинетом, и молельней, и спальней. Диванная палатка,
как называл свою уютную комнату сам Шамиль, был убрана в "исламский"
зеленый цвет. Кроме двойных зеленых занавесок на окнах и такого же ковра на
полу, в "палатке" поставили софу, обитую зеленой тканью. Возле нее стоял
ломберный столик. Меж двух окон разместили небольшой письменный стол и
вольтеровское кресло. К комнате Шамиля примыкал тенистый сад, и имам
частенько выходил на балкон полюбоваться цветущей зеленью. В самом саду для
Шамиля построили небольшую мечеть. Но иногда для молитвы имам мог просто
расстелить в углу комнаты желто-зеленую бурку. Дом привел Шамиля в восторг,
тем более что на Кавказе самое шикарное пристанище, в котором ему
приходилось ночевать, был деревянный дом в Ведено-Дарго: "Я думаю, только в
раю будет так хорошо, как здесь. Если бы я знал, что меня здесь ожидает,
давно сам убежал бы из Дагестана".
То внимание, которое оказывалось имаму Дагестана и Чечни в России, не могло
не вызвать у Шамиля - человека благородного и мудрого - ответного чувства.
Как-то в приватной беседе он признался предводителю калужского дворянства
Щукину: "У меня нет слов высказать вам то, что я чувствую. Приязнь и
внимание со стороны ближнего всегда приятны человеку, в ком бы он их ни
встретил, но ваша приязнь после того, как я вам сделал столько зла, совсем
другое дело. За это зло вы, по справедливости, должны бы растерзать меня на
части; между тем вы поступаете со мной как с другом, как с братом. Я не
ожидал этого, и теперь мне стыдно; я не могу смотреть на вас прямо и всей
душой был бы рад, если бы мог провалиться сквозь землю".
О своем прежнем могуществе Шамиль, по выражению его зятя Абдурахмана, жалел
как о растаявшем снеге. А познакомившись поближе с Россией, имам, будучи
неглупым человеком, понял, что Кавказская война рано или поздно должна было
закончиться покорением Кавказа и его собственным пленением, если ему не
суждено было погибнуть от русской пули.
Пребывая в Калуге, Шамиль с большой охотой появлялся на публике, знакомился
с городом. Пытливо осмотрев в первый же день калужские окрестности, Шамиль
неожиданно радостно воскликнул: "Чечня! Совершенная Чечня!".
Совершать прогулки по городу имам предпочитал в открытой коляске, которую
ему подарил царь вместе с четверкой лошадей и пятнадцатью тысячами рублей
дохода в год. Но несмотря на возможность много тратить, Шамиль был
чрезвычайно прост в быту. Точнее, он сохранил все привычки горца,
прожившего всю жизнь в горах и привыкшего к спартанской обстановке. Имам
был весьма умерен в пище. За завтраком и ужином он съедал одно блюдо, за
обедом - два. Ничего, кроме свежей ключевой воды, он не пил. Жил в согласии
с природой. Спать ложился рано: летом в семь, зимой в девять. Вставал тоже
раньше всех. В летние месяцы - в четыре, а в зимние - в шесть.
Что до одежды, то Шамиль не изменял своим привычкам и одевался как истинный
горец, тем более что никто его не принуждал к европейской цивильной одежде.
Более того, относясь с уважением к Шамилю - имаму Дагестана и Чечни, ему
разрешили ходить в чалме (после покорения Кавказа это могли делать лишь
побывавшие в Мекке). Так что по улицам Шамиль щеголял в белой красивой
чалме, медвежьей шубе и желтых сафьяновых сапогах. Посетив в таком
экстравагантном для калужан виде городской сад, имам сразу же запомнился
публике. Вот, например, как вспоминает Шамиля один из очевидцев: "Несмотря
на преклонный возраст и девятнадцать ран, полученных Шамилем в боях, он
казался моложе своих 62 лет. Имам был крепкого сложения, стройный, с
величавой походкой. Волосы его были темно-русого света, слегка схваченные
сединой. Hoc - правильной формы, а лицо с нежным белым цветом кожи
обрамлено большой и широкой бородой, искусно окрашенной в темно-красный
цвет. Величавая походка придавала ему весьма привлекательный вид." Кстати,
бороду Шамиль красил для того, чтобы "неприятели не заметили бы в наших
рядах стариков и потому не открыли бы нашей слабости""":
В середине 1860 года в Калугу неспешно проследовал караван из семи
экипажей. Это доставили личные вещи Шамиля и его семью. Один из экипажей
был гружен несколькими тюками - обширными персидскими коврами. Это привезли
библиотеку .Шамиля, сплошь состоявшую из религиозных книг. Радости имама не
было предела, тем более что вместе с книгами привезли и любимую жену Шамиля
Шуаннат, за жизнь которой имам особо боялся. Позже Шуаннат рассказала, что
была без памяти от страха в первые часы взятия Гуниба. А когда Шамиля
повезли к русскому главнокомандующему князю Барятинскому, она была уверена,
что больше не увидит своего мудрейшего мужа. И даже когда князь Барятинский
их обласкал и подарил им много драгоценных камней, она и то продолжала
думать, что ее отправят в Сибирь на всю жизнь. "Никогда, - признавалась
она, - не могли мы подумать, что в России нам так будет хорошо". Тем не
менее урожденная Анна Ивановна Улуханова не желала возвращаться в
христианство, веруя в мудрость Шамиля, приведшего ее в магометанство.
И вправду, имам Шамиль был очень религиозным человеком, прожившим жизнь в
согласии с Кораном, но он никогда не был фанатиком и потому с интересом
присматривался к церковной жизни русских. Бывало, он заглядывал в церковь
св. Георгия, где ему сделали специальное окошко, чтобы он мог следить за
службой не снимая папахи. А однажды Шамиля пригласил к себе на чай епископ
калужский Григорий. С ним завязалась оживленная беседа, в которой епископ
спросил Шамиля: "Отчего у нас. и у вас один Бог, а между тем для христиан
Он добрый, а для магометан такой строгий?" "Это оттого, - отвечал Шамиль, -
что Иса ( Иисус - Авт.) ваш добрый. А наш пророк сердитый, да и народ у нас
буйный, и потому с ними следует обращаться строго".
Очутившись как-то в Царском Селе и подивившись лишний раз роскоши и размаху
"гяуров", Шамиль замер перед величественной статуей Спасителя. Помолчав
минутку, он сказал своему другу - полковнику жандармов Богуславскому: "Он
многому прекрасному учил вас. Я тоже буду ему молиться. Он мне счастье
даст". И это, по всей видимости, не было позой. Видя терпимое отношение
русских к исламу, он- также терпимо стал относиться к "неверным". Как-то
раз полковник Богуславский спросил Шамиля: "А что если бы Шуаннат сделалась
христианкой, взял ли бы ее к себе как жену?" - "Возьму!" - решительно
ответил имам.
Вопреки своим годам Шамиль сохранил почти что юношеское любопытство ко
всему, что его окружало. Как-то раз он пожелал посетить казармы калужского
гарнизона, откушав там каши, а в другой раз - Хлюстинскую больницу. Проходя
одну за другой палаты, он наткнулся на раненого своего солдата. Узнав, что
горца лечат так же внимательно и тщательно, как и русских, Шамиль был
потрясен. Позже, встретив на улице еще двух горцев (к удивлению имама, не
закованных в цепи), он завел разговор со своей "нянькой" - капитаном
корпуса жандармов Руновским. "Теперь только я вижу, как дурно содержал
княгинь ( Орбелиани и Чавчавадзе, взятых в плен в 1854 году. - Авт.), но я
думал, что содержал их очень хорошо. Я вижу в Калуге сосланных сюда двух
горцев, они ходят здесь на свободе, получают от государя содержание,
занимаются вольной работой и живут своими домами. Я не так содержал русских
пленных - и от этого меня так мучит совесть, что я не могу этого выразить
словами".
Находясь в России, пытливый до мелочей имам невольно сравнивал родной
Кавказ с огромной страной, в которой он очутился, удивляясь ее размаху и
развитию. Однажды его привезли посмотреть губернскую гимназию, в которой
Шамиль попросил непременно показать ему физический кабинет. Наткнувшись там
на корявый кусок магнита, имам долго с ним играл, радуясь тому, как он
притягивает всякие железячки. Но в гимназии Шамилю так и не смогли
объяснить, зачем русских детей учат русскому же языку. И совершенно
озадаченным стал Шамиль, посетив позже русский флот в Кронштадте, монетный
двор в Петербурге, фарфоровый и стеклянный заводы... "Да, я жалею, что не
знал России и что ранее не искал ее дружбы!" - произнес Шамиль со вздохом,
подъезжая к Калуге.


Летом 1861 года Шамиль со своим сыном Кази-Магомедом и двумя зятьями
отправились в столицу просить у Александра II разрешения ехать в Мекку. Но
Александр II ответил уклончиво, давая понять, что пока не время... Позднее
Шамиль красноречиво писал об этом эпизоде своему покровителю князю
Барятинскому: "Краснею со стыда перед Его Императорским Величеством и перед
тобою, Князь, и раскаиваюсь, что высказал желание ехать в Мекку. Клянусь
Богом, я не высказал бы моих задушевных желаний, если бы знал, что Кавказ
еще не замирен. Не высказал бы потому, чтобы Император и ты, Князь, не
подумали бы обо мне чего дурного! Если я лгу, то пусть поразит меня и все
мое семейство кара Божия!" (Просьбу Шамиля Александр II исполнил. В 1871
году Шамиль посетил гробницу пророка Магомета, но вернуться в Россию ему
уже не пришлось: смерть настигла имама в Медине.)
Постепенно, по свидетельству приставленного к имаму офицера, надзор за
"стариком", как называли за глаза Шамиля, стал почти незаметным. Никто его
уже и не воспринимал как военнопленного. Но интерес к нему не угасал. У
Шамиля часто интересовались о тех жестокостях, которые он совершал над
людьми. Имам на это отвечал философски: "Я был пастырь, а те были моими
овцами, чтобы их держать в повиновении и покорности, я должен был
употреблять жестокие меры. Правда, много людей я казнил, но не за
преданность к русским - они мне никогда ее не высказывали, - а за их
скверную натуру, за грабеж и за разбой, поэтому я не боюсь наказания от
Бога". На вопрос, почему он не сдался раньше, он отвечал как человек чести:
"Я был связан своей присягой народу. Что сказали бы про меня? Теперь я
сделал свое дело. Совесть моя чиста, весь Кавказ, русские и все европейские
народы отдадут мне справедливость в том, что я сдался только тогда, когда в
горах народ питался травою".
Как-то вечером Шамиль тихонько постучал в комнату своей новой "няньки"
Чичагова и, с минуту помолчав, вдруг спросил:
"Чем и как лучше я могу доказать, как я обожаю своего Государя?" Ответ
напрашивался сам: присяга на верноподданство. И Шамиль не заставил себя
долго ждать. Имам написал Александру II письмо, ставшее своего рода
политическим завещанием Шамиля потомкам: "Ты, великий Государь, победил
меня и кавказские народы, мне подвластные, оружием. Ты, великий Государь,
подарил мне жизнь. Ты, великий Государь, покорил мое сердце благодеяниями.
Мой священный долг как облагодетельствованного дряхлого старика и
покоренного Твоею великою душой внушить детям их обязанности перед Россией
и ее законными царями. Я завещал им питать вечную благодарность к Тебе,
Государь, за все благодеяния, которыми ты меня осыпаешь. Я завещал им быть
верноподданными царям России и полезными слугами новому нашему
отечеству"...
Шамиль принял присягу 26 августа 1866 года вместе со своими сыновьями Кази-
Магомедом и Шафи-Магомедом в зале калужского Дворянского собрания.
Чем было это столь странное, на 180 градусов, обращение имама Шамиля из
последовательного врага России в ее верноподданного? Был ли этот поворот
искренним или же это было лишь притворство? Никто, пожалуй, кроме самого
Шамиля, не ответит на этот вопрос. И все-таки, думается, что имам был
искренен. С чего ему было двуличничать? Это был смелый и порядочный
немолодой уже человек, так что не из трусости же он принял дружбу со
вчерашними своими неприятелями. Что ему угрожало? В конце концов, находясь
в ссылке, побежденный Шамиль мог бы просто замкнуться в четырех стенах. Но
нет, он сам идет навстречу своим прежним противникам. Думается, что это
было проявление настоящей мудрости, преклонявшейся перед великодушием и
величием бывших врагов.

–1forest (Иса) 5 января 2011 в 01:11

Молодец он, да вот только зачем он сдался.... Когда люди которые шли за ним, не сдались и бились на смерть, прорвали тройное кольцо и вырвались на свободу.....