Народное Собрание Дагестана постановило, что прямых выборов главы этого региона не будет — как, впрочем, и никогда не было. Главу региона будут избирать депутаты. В ходе медийной "артподготовки" к этому решению, активно шедшей в Дагестане последние три недели, высказывались разные доводы против всенародных выборов, но все они были не новы — начиная с предостережений о возможном межэтническом обострении и кончая финансовыми выкладками, согласно которым на деньги, "съедаемые" выборами, можно построить целый детский садик. Гораздо примечательнее, чем риторика записных пропагандистов отмены выборов, было поведение временно исполняющего обязанности главы региона Рамазана Абдулатипова. Он впервые сказал о том, что выбирать главу региона, скорее всего, будет Народное Собрание, в самом конце марта. До этого он не раз заявлял о своей готовности к всенародным выборам. Да и говоря о вероятности избрания главы региона парламентом, повторил, что готов был бы избираться и всенародно.

Вполне возможно, что эти слова Абдулатипова соответствует его реальной позиции. Ведь очевидно, что, будучи избран гражданами, он получал бы гораздо больший ресурс влияния, чем будучи избран депутатами. А потому логично предположить, что отказ от прямых выборов в Дагестане выгоден прежде всего тем, кто не хочет чрезмерного усиления власти Абдулатипова. Таковых, кстати, можно искать не только среди федеральных чиновников, но и, например, среди крупных дагестанских бизнесменов, через свои инвестиционные и благотворительные проекты укрепляющих собственное влияние в регионе.

Однако насколько обоснованными были предостережения об опасности прямых выборов в Дагестане? На мой взгляд, нет больших сомнений в том, что при всенародном голосовании, по крайней мере в ближайшие месяцы, победу одержал бы кремлевский посланец Абдулатипов. Его потенциальными соперниками обычно называют дагестанских муниципальных руководителей — мэра Махачкалы Саида Амирова, главу Хасавюрта Саидпашу Умаханова и главу Дербента Имама Яралиева. Влияние членов этой "большой тройки" связано не только со значимостью возглавляемых ими городов, но и с наличием у каждого из перечисленных руководителей значительной группы поддержки среди глав других муниципальных образований. Отметим, что до недавнего времени в дагестанском местном самоуправлении были и другие фигуры, имеющие большое влияние среди коллег-муниципалов, как, например, бывший глава Гергебильского района Магомед Магомедов ("Большой Махач"), однако он в прошлом году переместился в правительство.

Потенциальные конкуренты Абдулатипова проявляли в последнее время заметную политическую активность, явно предупреждая попытки нового руководителя региона сходу инициировать их отставки. Например, близкие Амирову миноритарные партийные фракции в Народном Собрании жестко настаивали на всенародных выборах. А Умаханов энергично выступал в СМИ по проблемам дагестанцев, живущих в Азербайджане. И все же трудно предположить, чтобы кто-то из мэров мог бы реально сразиться на выборах с действующим главой региона. И дело не только в несопоставимости административных ресурсов. Потенциал Умаханова и Яралиева несколько ограничен тем, что ранее они нередко позиционировали себя как защитники интересов своих этносов, тем самым, возможно, сужая базу своей поддержки. Яралиев, кроме того, мог бы столкнуться с недостаточной "узнаваемостью" среди электората за пределами своего родного южного Дагестана. Балластом для него были бы и проблемы в ЖКХ Дербента, ставшие особенно явными после недавнего наводнения. Что касается Амирова, то многотрудная политическая история мэра Махачкалы, пережившего пятнадцать покушений, "подарила" ему как избирателей, на чьи голоса он может твердо рассчитывать, так и избирателей, чьи поддержку ему было бы получить крайне сложно.

Впрочем, противники всенародных выборов главы Дагестана в качестве рисков указывали не столько на непредсказуемость результата, сколько на то, что выборы могут привести к дальнейшей дестабилизации обстановки. В этой связи чаще всего упоминались проблемы межнационального плана. Однако на сегодняшний день в Дагестане есть только одно этническое движение, активно вовлеченное в политику на республиканском уровне, — кумыкское. При этом многие лидеры кумыков, отталкивающиеся в своих выступлениях прежде всего от земельных вопросов, настроены на диалог с властью, а также учитывают позиции высокопоставленных чиновников кумыкской национальности. Кроме того, предварительные наблюдения позволяют говорить о наличии в кумыкском движении межпоколенческого конфликта, возможно, имеющего и религиозную подоплеку. Так что видеть в этом движении единую силу, нацеленную на дестабилизацию, было бы ошибкой.

Так или иначе, решение по выборам принято, а по-настоящему оценить его можно будет только с течением времени. Пока есть смысл указать лишь одну неблагоприятную перспективу, открывающуюся с этим решением: поэтапное свертывание всякой публичной политики в Дагестане. Удивительная особенность этого региона, при всех его хорошо известных проблемах, до сих пор состояла в том, что там в политике почти отсутствовала имитация. Например, выборы местного самоуправления чаще всего сопровождались жесткой борьбой, а не были простым утверждением предварительного назначенного Махачкалой кандидата. И даже дискуссионные площадки, созданные при участии власти, каким-то чудом оказывались местом для реального обмена мнениями и споров о будущем региона. Перекрытие этих легальных каналов гражданской активности и протеста может обойтись дорого и оказаться на руку как раз тем, кто заинтересован в дальнейшем обострении в Дагестане. Особенно опасным это перекрытие будет в случае, если новая власть не сможет добиться серьезных результатов в социально-экономической сфере. А здесь почвы для позитивных ожиданий пока мало, если учесть большой процент в новом правительстве чиновников, работавших при предыдущих главах республики. Некоторые в Дагестане прогнозируют, что состав правительства изменится после того, как глава региона избавится от приставки "врио". Но это уже другая история.

Константин Казенин